— Нет! — твердо заявил пациент.

— Да.

Мы еще немного перепирались и доторговались до того, что я могу прикинуться сестрой милосердия, и тогда это уже попроще будет. От такой перспективы пациент согласился на любые процедуры в исполнении Демьяна.

Тюхтяев все переживал, что доктор мог доложить начальству о ранении, и тогда не получится все скрыть.

— Не доложит. — бескомпромиссно заявила я.

— Вы не понимаете, есть инструкции, порядки. Я сам их составлял. — и ладно, в мое время тоже врачи обязаны докладывать обо всех ножевых и огнестрелах. И некоторые даже так поступают. Некоторые.

— Доктор теперь вообще ни с кем говорить не будет. — попробовала я успокоить раненного чиновника, но неудачно подобрала слова.

— Вы его убили? — охнул пациент.

— Нет, конечно, куда ж я без Вас бы труп спрятала? — забавный он, все-таки.

* * *

На второй день мы кое-как поставили нашего героя на ноги. Он морщился, но мог передвигаться, а повязка почти не кровоточила, и это меня несказанно радовало. При перевязке, которую тоже пришлось отстаивать с боем, пациент попросил зеркало и внимательно всматривался в мою работу.

— Мне так раньше не зашивали раны. — проговорил он после долгого молчания. — Новая методика какая-то?

— Вроде того. — я тщательно промазывала края зеленкой.

— А это лекарство? Я его тоже еще не встречал.

Да я и сама не в курсе, в каком году эту зеленку изобретут. По-моему, европейцы вообще без нее обошлись, но у нас экстренный случай.

— Зато действенное.

— И откуда же оно у Вас?

— Вы же в курсе, я работала в аптеке. Там у меня была возможность немного экспериментировать. — я уже закончила свою работу и теперь с ужасом смотрела на воспаленные края раны. Логика настойчиво намекала, что как по волшебству все бы за ночь не заросло, но видок все равно — не очень. Люська что-то еще рассказывала про необходимость дыхания кожи. Вспомнить бы…

— Экспериментировать? — каркающе проговорил Тюхтяев.

— Ну да. — я встала и распахнула окно для проветривания. — Есть же всякие новые идеи у фармацевтов в мире, которые еще не апробированы в России. Жаль, без диплома мне не развернуться было… Но Вы не переживайте, все хорошо работает — я на себе проверяла.

И еще сотни миллионов детей в СССР могут подтвердить живительную силу зеленки при любых неурядицах.

Больной тоскливо уставился в потолок. Потом додумался до чего-то своего.

— И зашивали меня тоже Вы? — зрачки сузились, а брови, напротив, приподнялись над обычным своим местоположением.

Ох, как же ему хочется услышать отрицательный ответ.

— Согласитесь, лучше, чем та вышивка получилось?

Только шум внизу спас нас обоих от скандала.

* * *

Пришли мои инженеры, о которых я совсем запамятовала. Мы с ними пообедали, причем я вынуждена была все время помнить, что рядом со мной, буквально через десяток метров лежит статский советник, при котором уместны не все шутки. А мои гости — Оленищев, Аркадий Павлович Гугучев, плотный и величественный брюнет, и совершенно бесцветный внешне, но искрометно шутящий Дмитрий Михайлович Еремеев, племянник руководителя Русского минералогического общества, этого не знали, и потому себя не сдерживали. Вопреки всем опасениям работа над картой уже продвинулась настолько, что гипсовый уменьшенный вариант был готов, настоящий решили сделать размером два аршина длиной и один шириной, так чтобы поместить как можно больше минералов. На гипсовом макете карандашом разметили расположение пород, пересчитали их соответствие с нашими запасами, погрузили все добро в телегу и увезли в мастерскую. Конечно, я во всем этом процессе напоминала пятое колесо, но зато всем было весело. После ухода мальчиков стало как-то пусто и тихо — теперь формальный повод для встречи представится только когда все будет готово. Учитывая наличие у меня постояльца — неплохой вариант, но я уже привыкла к ним…

Тюхтяев пребывал в меланхолии. Температура тела в 37?С намекала, что процесс лечения идет нормально, зато моральный дух пребывал в упадке.

— Вы пугаете меня, Ксения Александровна. — бесцветно произнес он.

— Полагаете, что я похитила Вас и удерживаю для опытов? — я не очень удачно пошутила, да он «Мизери» не читал.

— Нет. Но эти Ваши наклонности… Вы могли бы поступить в медицинский Университет, стать фельдшером, но не нарушать закон о врачебной практике… — неужели сам в это верит?

— При Его Величестве Александре Александровиче у меня было не очень много шансов на высшее медицинское образование, да и средств на него в моей семье особенно-то и не нашлось. — я с ногами, попирая все приличия, устроилась в кресле. Это оказалось удивительно удобным, надо будет его перетащить в кабинет. — А потом, Вы сами знаете мои обстоятельства. Скорее всего Николай Владимирович давненько уже попросил Вас собрать обо мне всю информацию. Когда бы мне что успеть?

— Но…

— А если бы я не обладала всеми моими знаниями или боялась их применять на практике, то Вы бы уже истекли кровью.

— Так-то оно…

— Будем считать, что это Вы так выразили признательность за то, что я смогла Вам помочь в трудную минуту. — неужели нет других тем для разговоров?

— Но раз Вы столько всего знаете, просто преступно закопать свой талант в землю. — с неуместной патетикой заявил он.

— Я подумываю над открытием фармацевтической фабрики, но средств, даже моих, на это не хватит. — призналась я. — На этом можно было бы успешно заработать, а если производить что-то, неизвестное в других странах — то и получить преференции в случае войны. Вспомните, какие были санитарные потери в Крымскую? Имей мы преимущества в медицинском обеспечении, могли бы расширить границы Империи еще тогда.

На самом деле, это стало моим диким разочарованием. До своего второго пришествия в XIX век я рассчитывала на быстрый поиск адекватного фармацевта, которому по сходной цене, а то и за процент от прибыли, смогла бы продавать рецепты. Потом стало понятно, что пока еще тут нет ни одной полноценной фармфабрики, и это стало моей идеей-фикс. Но все попытки найти подходящего проводника потерпели сокрушительный крах: ни врачи, ни фармацевты не желали слышать о любых, самых мизерных новшествах. Самая большая моя надежда была на графиню Ольгу, которой очень понравились обезболивающие. Если бы она надавила на мужа, то можно было бы… Но и здесь все глухо. На намеки Ольга не реагировала, а к графу лезть как-то боязно.

Перед сном я еще раз осмотрела швы — они неплохо подживали, да и вообще, создалось впечатление, что на Тюхтяеве — как на собаке… Он молчал, на вопросы отвечал односложно и вообще не проявлял всегдашнего добродушия.

— А где же Вас так угораздило? — задала я мучавший меня вопрос.

— Не берите в голову, Ксения Александровна. — поморщился пациент.

— А все же? — я поудобнее устроилась на стуле всем видом демонстрируя намерение встретить второе пришествие именно здесь.

— Да прямо на Моховой — я Его Превосходительству бумаги только завез. Даже не рассмотрел, пока с кучером договаривался. — с какой-то детской обидой на мироздание сообщил он.

Интересный поворот. Второй порезанный — и все рядом с господином Татищевым. А тут и граф приезжал что ли? Но оказалось, что губернатор сидел в Москве, а бумаги ожидали его приезда.

Ранним утром в двери заколотили. Мефодий стоял чуть позади, а разгневанный граф атомным ледоколом возвышался на пороге.

— Где он? — ни дать, ни взять суровый отец, застигнувший растлителя юной дочери.

— На втором этаже в комнате для гостей. Устинья, проводи. — распорядилась я. — И, Николай Владимирович, не очень его тревожьте, а то швы разойдутся.

Подслушивать не стала, хотя и очень хотелось.

Вышел губернатор из палаты мрачный, не глядя опрокинул солидную порцию коньяка, закусывать отказался и устроился на диванчике. Я успела прикрыть свой портрет-ню ширмой и терпеливо ожидала речи.